Отправив все это в городе на почту, Вихров проехал затем в погребок, который состоял всего из одной только маленькой и грязной комнатки, но тем не менее пользовался большою известностью во всем уезде: не было, я думаю, ни одного чиновника, ни одного помещика, который бы хоть раз в жизни не пивал в этом погребке, в котором и устроено было все так, что ничего другого нельзя было делать, как только пить: сидеть можно было только около единственного стола, на котором всегда обыкновенно пили, и
съесть чего-нибудь можно было достать такого, что возбуждает жажду пить, каковы: селедка, икра…
Неточные совпадения
Собакевича знаешь?» — спросил он и тут же услышал, что старуха знает не только Собакевича, но и Манилова, и что Манилов будет поделикатней Собакевича: велит тотчас сварить курицу, спросит и телятинки; коли есть баранья печенка, то и бараньей печенки спросит, и всего только что попробует, а Собакевич одного
чего-нибудь спросит, да уж зато всё
съест, даже и подбавки потребует за ту же цену.
Вчера она досидела до конца вечера в кабинете Татьяны Марковны: все были там, и Марфенька, и Тит Никонович. Марфенька работала, разливала чай, потом играла на фортепиано. Вера молчала, и если ее спросят о
чем-нибудь, то отвечала, но сама не заговаривала. Она чаю не пила, за ужином раскопала два-три блюда вилкой, взяла что-то в рот, потом
съела ложку варенья и тотчас после стола ушла спать.
Кучер мой, по обыкновению всех кучеров в мире, побежал в деревенскую лавочку
съесть или выпить
чего-нибудь, пока я бродил по ручью. Я воротился — его нет; около коляски собрались мальчишки, нищие и так себе тагалы с петухами под мышкой. Я доехал до речки и воротился в Манилу, к дворцу, на музыку.
Именно закончу просьбой: разучитесь вы, господа, этой казенщине допроса, то есть сперва-де, видите ли, начинай с
чего-нибудь мизерного, с ничтожного: как, дескать, встал, что
съел, как плюнул, и, «усыпив внимание преступника», вдруг накрывай его ошеломляющим вопросом: «Кого убил, кого обокрал?» Ха-ха!
Чтобы не
съел он
чего-нибудь тяжелого, она сама приготовляла ему на станциях кушанья; сама своими слабыми ручонками стлала ему постель, сторожила его, как аргус [Аргус — в греч. мифологии многоглазый великан; богиня Гера превратила А. в павлина и разукрасила его хвост глазами.], когда он засыпал в экипаже, — и теперь, приехав в Воздвиженское, она, какая-то гордая, торжествующая, в свеженьком холстинковом платье, ходила по всему дому и распоряжалась.
— Бесиев? Ну, пусть будет Бесиев, — согласился Ромашов. — Однако я ушел. Если придут от Петерсонов, скажешь, что подпоручик ушел, а куда — неизвестно. Понял? А если
что-нибудь по службе, то беги за мной на квартиру поручика Николаева. Прощай, старина!.. Возьми из собрания мой ужин, и можешь его
съесть.
Или опять другое модное слово: не твое дело! — разве можно так говорить! Может ли быть
что-нибудь предосудительнее этой безнадежной фразы? Не она ли иссушила вконец наше пресловутое творчество? не она ли положила начало той адской апатии, которая
съедает современное русское общество и современную русскую жизнь?
Не по-нашему делается, так на первых порах вот так бы и
съел, а дойдет до
чего-нибудь — хвать, ан и сердца вовсе нет!
— А не лучше ли вам
чего-нибудь съесть, Афанасий Иванович?
Фетинья (садясь на скамью у калитки). И сама я не похвалю свой характер; из-за малости, вот из-за малости, готова я
съесть человека. Приятна ты мне, а задень меня
чем-нибудь… Присесть, устала. (Садится на скамью подле загородки).
За обедом она
съедала суп, лангуста, рыбу, мясо, спаржу, дичь, и потом, когда ложилась, я подавал ей в постель
чего-нибудь, например, ростбифа, и она
съедала его с печальным, озабоченным выражением, а проснувшись ночью, кушала яблоки и апельсины.
Во время большой перемены Маня присылала ему завтрак в белой, как снег, салфеточке, и он
съедал его медленно, с расстановкой, чтобы продлить наслаждение, а Ипполит Ипполитыч, обыкновенно завтракавший одною только булкой, смотрел на него с уважением и с завистью и говорил
что-нибудь известное вроде...
Но верх наслаждения для Столыгина состоял в том, чтобы накласть на тарелку старику
чего-нибудь скоромного в постный день, и когда тот с спокойной совестью
съедал, он его спрашивал: «Что это ты на старости лет в Молдавии, что ли, в турецкую перешел, в какой день утираешь скоромное».
Гаврила Пантелеич. Убытков боюсь. Фабрика — такая машина, что коли она в порядке, так барыш, а коли порядку нет, так она года в два все твое состояние
съест. Так вот я затем в Москву-то поговорить с тобой. Приходи вниз завтра пораньше, потолкуем, на
чем-нибудь надо решить. Я думаю здесь Москве пожить: захвораешь, так дохтура близко; помолиться когда, так святыни много.
Глуховцев. Ах, ты!.. Но как же это! Ведь это же невозможно, тебе нужно
чего-нибудь съесть. Отчего ты сразу не сказала об этом? Я бы…
Проголодавшись, он попросил лакея дать ему
чего-нибудь дешевого и постного. За сорок копеек ему дали какой-то холодной рыбы с морковью. Он
съел и тотчас же почувствовал, как эта рыба тяжелым комом заходила в его животе; начались отрыжка, изжога, боль…
Для «душки», чтобы быть достойной ходить с ней, нужно сделать
что-нибудь особенное, совершить, например, какой-нибудь подвиг: или сбегать ночью на церковную паперть, или
съесть большой кусок мела, — да мало ли чем можно проявить свою стойкость и смелость.
Сергей молча взял кусок и
съел. Чтоб
что-нибудь сказать, он спросил...
Татьяна всё время за ужином посматривала нежно на мужа, ревнуя и беспокоясь, как бы он не
съел или не выпил
чего-нибудь вредного. Ей казалось, что он избалован женщинами, устал, — это ей нравилось в нем, и в то же время она страдала. Варя и Надя также были нежны с ним и смотрели на него с беспокойством, точно боялись, что он вдруг возьмет и уйдет от них. Когда он хотел налить себе вторую рюмку, Варя сделала сердитое лицо и сказала...
Подачкин (перебивая его). Похвально, ей-ей, хотя не понимаю! Да ты, черт побери, на виршах собаку
съел. Знаешь ли, братец, напиши
что-нибудь на свадьбу моей матери. Шут бы ее взял, славная матка!.. Воспоила, воскормила меня, в офицеры вывела да сама себя не забыла…